— Да я ничего такого, — мне стало неловко перед подъездным за нас, горожан, покона не ведающих. — Я же тебя слушаю, просто…

— А-а-а-а! — отмахнулся тот. — Пока сам не обожжешься, все равно не поймешь. Вон с тем-то зельем как вышло? Добро еще, что все на службе обошлось.

Это да. Вроде обошлось. Ни Чиненкова, ни даже Силуянов меня не дергали, что же до прочих соратников, то они уже на следующий день забыли о том, что накануне в цоколе что-то происходило, поскольку нашлась новая животрепещущая тема для обсуждения на перекурах и перекусах. Жанка Слепнева умудрилась раздолбать передок своего «ниссана», который только на той неделе купила в кредит, и этот факт требовал всестороннего рассмотрения.

Что до Романовой — она вышла на работу как ни в чем не бывало и, похоже, на самом деле ничего не помнила. По крайней мере, когда я столкнулся с ней на лестнице, неприязни в ее взгляде было ровно столько же, сколько и всегда, не больше и не меньше.

Сдается мне, что ей так и не объяснили причину, по которой она очухалась в «пересчетке» в полуобнаженном виде, списав все на нервный срыв, и не стали упоминать про африканские страсти ко мне, что очень хорошо. Было и прошло, забыли.

Нифонтову, с которым я созвонился в четверг, я тоже про свои любовные похождения рассказывать не стал. А зачем? Но зато спросил про Немирову, сославшись, правда, на то, что она странновато на меня поглядывает после его визита в банк.

— Не бери в голову, — посоветовал он мне. — В любом случае неприятностей тебе от нее ждать не следует.

— Что-то она знает такое, — пояснил я. — И про вас, и про меня.

— Про тебя — вряд ли, — помолчав, сказал Николай. — А про нас — знает кое-что. Я еще тогда у шефа спросил про нее, так он ответил, что лет пять назад была некая история, в которой ваша Немирова оказалась замешана. Тогда она и столкнулась с нашими сотрудниками. Да и не только с ними. Герман эту бедолагу в последний момент из одного подвала вытащил, где ее чуть в жертву не принесли. Собственно, она после этого из Системы и ушла на коммерческие хлеба.

— А Герман — один из ваших? — уточнил я.

— Да, — Нифонтов помолчал. — Был. Он погиб два года назад. Ладно, не суть. Как у тебя?

— Ровно, — бодро ответил я. — Ничего не происходит. Читаю книгу, вечером по улицам не шляюсь. Правда, на выходных к родителям на дачу собираюсь. Ну как собираюсь? В приказном порядке. Мама — это страшная сила.

— Это да. У самого то же самое по весне и по осени, — подтвердил Николай. — Хотя, как по мне, лучше все-таки воздержаться. Город есть город.

— У моих стариков дача по «Калужке», — объяснил я. — Это и есть город. Туда Москву расширили, так что у них теперь две московские прописки. Там полноценный СНТ, охрана на въезде, фонари на всех перекрестках и облако пахнущего шашлыком дыма над домами. Понимаю, что это все не защита, но такого как в Лозовке там по определению быть не может, как мне кажется.

— Ну да, в таких местах мало кто шалить станет, — признал мои доводы разумными Нифонтов. — Все и всё на виду, потому что все всегда поглядывают за соседские заборы. Только если какая совсем дикая тварь из дикого леса забредет. Да и то вряд ли. Но ты мне все равно скинь точные координаты «смской». На всякий случай. И нож не забудь.

— Само собой, — заверил его я. — Будь уверен.

В субботу, рано-рано утром, я собрал рюкзак, на самое дно его положил нож в ножнах и гвоздь, завернутый в носовой платок, потрепал Родьку по мохнатой голове и сказал Вавиле Силычу, пришедшему меня проводить:

— Меня до завтрашнего вечера не будет, так ты присмотри за ним.

— Не сомневайся, — солидно ответил подъездный. — Без дела не останется. Я его с собой на охоту нынче вечером возьму.

— Куда? — изумился я.

— На охоту, — повторил подъездный. — Мы сегодня всем обчеством удава ловить будем.

— Какого удава? — совсем уже опешил я.

— Ты Влада знаешь? — ответил вопросом на вопрос Вавила Силыч. — Чудного, из второго подъезда?

Влада я знал. Ну как знал? Видел. Он был из непризнанных художников, считал себя гением, ходил в колоритной одежде, вроде пестрого пончо или зеленого пиджака на голое тело, и неустанно экспериментировал с прической. В последний раз, когда я с ним столкнулся на улице, его голова была наполовину обрита, оставшиеся же волосы были выкрашены в пурпурный цвет. Общественность в виде старушек у подъездов его осуждала, дети обожали, видя в нем героя из японских мультсериалов, а остальным, вроде меня, было пофигу. В нашем мире всякий сходит с ума по-своему.

— Так вот, — верно расценил мое молчание подъездный. — Он себе года три назад удава завел. Пока тот был маленький, Влад ему радовался. А по весне эта тварюга его чуть не задушила ночью с голодухи. Чудной тогда в запой ушел, не до кормежки удава ему было. Как тот его душить начал, он маленько протрезвел, на него обиделся, да и сбросил эту гадину с балкона вниз.

— Жесть какая, — проникся я. — Жалко животину. Лучше бы в зоопарк сдал. Или в цирк.

— Жалко ему, — проворчал Вавила Силыч. — Да этого удава ломом не убьешь. Он на газон у подъезда упал, полежал немного, очухался и в подвал уполз. А чего ему? Там тепло, сыро. И кормежка есть — мыши. Мы сначала радовались, когда он их всех сожрал. Потом пару крыс придавил, что сдуру в наши края забрели. Но это еще ничего. На той неделе он кошака схарчил, который у профессора из пятого подъезда жил. Домашний этот кошак был, вот в подвал и полез. Бродячие давно туда не суются, у них с инстинктом самосохранения все в порядке, а домашний — он и есть домашний, нюх совсем потерял. А позавчера эта тварюга чуть Кузьмича не придушила, из второго подъезда, когда он трубы простукивал.

— Сантехника? — изумился я. — Это какой же он вымахал?

— Подъездного, — объяснил мне Вавила Силыч. — Но если от него сейчас не избавиться, то и до сантехника доберется со временем. Вот мы и назначили на сегодня охоту. Поймаем его, спеленаем и в четырнадцатый дом подбросим. Пускай у них потом голова болит.

— А почему в четырнадцатый? — спросил я.

— Мы с ними не дружим, — подъездный цыкнул зубом. — У них другая управляющая компания.

— Давай, Родион, — я присел на корточки и положил своему помощнику руку на плечо. — Святое дело своим помочь. И не опозорь нашу квартиру на охоте.

— Не люблю я змей, — проворчал Родька. — Склизкие они и воняют. Хозяин, может, лучше меня с собой возьмешь?

— Поговори еще, — осек его Вавила Силыч. — Александр, ничего, если мы твою квартиру сегодня используем как место сбора? Можно и на чердаке, но тут удобнее будет.

Я был не против, но попросил их противоположный пол сюда не водить, музыку громко не включать, за собой после мероприятия убрать и проветрить. И, спускаясь на лифте вниз, тихонько хихикал, вспоминая их недоуменные взгляды.

Окончательно я развеселился после того, как встретил у подъезда помятую и сонную Маринку, как видно, возвращавшуюся с какого-то ночного мероприятия.

— Привет! — гаркнул я, помахав ей рукой. — Утро-то какое славное, а?

— Да? — Маринка подняла голову, посмотрела на голубое небо без единого облачка и зевнула, прикрыв рот ладошкой. — Возможно. Ты куда намылился в такую рань?

— За город, — бодро ответил ей я. — Айда со мной! Свежий воздух, лес, речка. Благодать божия!

— Нет уж, — как-то сразу даже взбодрилась моя соседка. — Я лучше тут, в городе останусь. Мне прошлого раза хватило. До сих пор гадаю, каких мы с тобой тогда болотных газов нанюхались, что такая хрень привиделась. Меня до сих пор кошмары мучают по ночам.

Ага, все-таки она пошла по пути наименьшего сопротивления и решила перевести воспоминания о той ночи в раздел галлюцинаций. Может, оно и правильно.

— Вольному воля, — я поправил лямки рюкзака. — Не хочешь — не надо. А я поехал, время поджимает.

Кстати — было бы весело, если бы она согласилась. Забавно было бы глянуть на реакцию моей мамы, которая до сих пор досадовала, что распался мой первый брак, и не слишком привечала девушек, которые были у меня после него. Светка ей нравилась своей покладистостью. Моей маме вообще нравятся только те люди, которые признают тот факт, что именно ее мнение по любым вопросам жизни человеческой является единственно верным, а любое другое крамола, не имеющая права на существование. Маринка не Светка, а потому, подозреваю, первая стычка случилась бы еще до того как мы сели в машину.